Оно перебирает лапами, дергается, замирает и не бьётся пульс.
Кажется все, отмучалось, "не реанимировать" выбито во всю грудь
Не надо.
Кажется, все, больше не будет воплей дурных по ночам и никто не вызовет скорой.
Скоро нужно будет придумать красивый текст и выбрать фото
Но нет.
Сколько вы говорили, оно живёт, года три, может быть четыре?
У него четыре из четырех, он меняет их чаще, чем место работы.
Он приходит в субботу, потрепан, небрит, с пальцами в волосах
Вызывает страх.
Он отчаян, и в грусти своей забывает спать, Забывает есть, забывает ждать.
Он приходит в ночь, пьян на три из пяти,
Мнется пытаясь сложить звуки в слова.
Можно собрать очень много проблем, когда есть куда.
Ему мало взять за руку, уткнуться в плечо, мало произнести это все, мало молиться на светлый лик.
Он слишком собран и слишком поник, алкоголь в крови не бодрит, но бурлит, он хватает мою рубашку, целится на авось.
И попадает в десятку.
Если бог существует, то я даю дьяволу взятку, закладывая обоих из нас. Это не ралли, и раз нажав на газ забываешь про тормоз, и я делаю шаг назад, не заполнив форму о сдаче в наем или частичной продаже. Пара секунд промедления обойдется в кражу, я крадусь на цыпочках в собственный дом.
Он бросает меня через пару часов, уходя в сон.
Поделом.
Он бросает меня с утра, во второй или трехсотый раз, выпив кофе и оставив приторное "так держать". Он уходит не сообщив о своих делах, не спросив мои, запах сигарет держится ещё дней пять и мешает спать.
Не стоит.
Я нахожу его подпирающим забор моей территории.
У него в глазах красно-белые отблески неотложки и найн-уан-уан
Он даже не пьян, и первые линии пульса снова пускаются вскачь.
Как назло, мне некуда делать шаг.
Я упираюсь в предел.
Он буравит взглядом и обещает больше не убивать, не уходить и не оставлять.
Слишком много "не", я прошу не лгать, если да, то не самому себе. Времени больше нет.
Время больше не существует как факт, мы не пишем историю и не воскресаем из мертвецов. Он дописывает главу, закрывая глаза, если я - отец лжи, он - отец отцов, у таких как мы вообще не бывает концов, никаких концов.
Ему мало взять за руку, уткнуться в плечо, мало произнести это все, мало молиться на светлый лик.
Он комкает слова, он комкает одежду и нашу жизнь.
На груди черным по коже, ясно как день, если сдохну, пошло оно все, если переводить.
Мы не призраки чтобы при рассвете нырять в тень
Но мы оба слишком боимся не жить.